Итак, в мире независимо от рассказчика существует нечто, которое он увидел и желает показать нам. «Увидел» вновь напоминает, как зрение доминирует среди наших чувств. Точнее будет: «воспринял». Нечто может быть вещью, местом, человеком, деятельностью, реже — абстракцией вроде математической формулы или мнения.
Но это точно не сиюминутное переживание автора, а факт реальности (литературный мир — не переживание, а реальность, просто имитационная).
Автор притворяется прозрачным окном и не искажает то, что ранее воспринял. Он не оглядывается на стереотипы и общественное мнение: если кто-то страдает, читая про негров в аду копей, не Борхес в этом виноват, а работорговцы и те, кто травмировал нежную психику читателя (может, это сам читатель и есть).
Пересказывать штампы или ориентироваться на кого-то автору неинтересно. Если он думает независимо, то даже совпадающее с общепринятыми мнениями у него будет звучать свежее, оригинальнее. Да, для этого сначала думают, а потом пишут. Самих рассуждений в тексте нет, это же не «размышленческий» стиль.
Почему автор рассказывает? Потому что считает тему занятной, достойной внимания. Это важно: автор уверен не только в своей правдивости, но и в том, что тема стоит разговора, будь это картезианские методы, экзотические приключения или дефицит туалетной бумаги. В К-стиле нет иерархии тематик (иерархии всегда навязаны обществом, на которое плевать), у автора карт-бланш, и ему не будет неловко, что он «тратит читательское время». К-стиль стоит на презумпциях, что времени всегда и у всех достаточно, читатель тоже заинтересован в теме, всем некуда спешить и незачем в себе сомневаться.
Интерес не может быть корыстным. Автор ни в чем не пытается убедить, потому что хорошо показанная правда убеждает сама по себе. Он ничего не доказывает, не влияет, не продаёт, ему от читателя ничего не нужно.
Поэтому «продающие тексты» возможны в практическом стиле, но не в классическом. Редки К-тексты, где «влияние» таки заложено — но незаметно и так, чтобы показанная правда не пострадала.
Поза: читатель может даже не подразумеваться, правдивый рассказ ценен и без него. Это эстетская, аристократическая позиция: у меня полно времени, я трачу его как хочу, никто и ничто меня не вынуждает. Страх, амбиции, репутация, выгоды, любой недобровольный зуд, любое давление… всё это не играет роли. Занятная правда самоценна, уделять ей время — не всем доступная роскошь.
Относительно редактирования автор твердо стоит на позиции «принцессы не какают». Правда так очевидна, что сразу появляется перед нами в оптимальной форме! Понятно, что это семантическое фэнтези, но в нём есть смысл. Да, на кухне ресторана — чад, пот и слёзы, но ваше ли это дело, когда вы посетитель ресторана? Прибавит ли вам аппетита зрелище извлекаемых куриных кишок или чистки овощей? Так и читателю «приносят готовое».
Спортсмен, джазмен или цирковой артист могут импровизировать, и мы понимаем, что за импровизацией стоят годы разного нудного: гаммы, травмы, мозоли. Но это мы отдельно от восприятия понимаем. Импровизация потому и впечатляет, что берется как будто «из ничего». Выступление цельно, неделимо на части. А всё нудное, вся отработка частей — за кадром.
Вероятно, именно классический стиль ответственен за вредный стереотип «ежели кто талантлив, тот гений садится и сразу начисто пишет» :)
Но чудес опять [почти никогда] не бывает: лишь благодаря работе написанное не выглядит как результат работы. И гении впахивают.